Маканин Владимир - Высокая-Высокая Луна 3
ВЛАДИМИР МАКАНИН
ЗА КОГО ПРОГОЛОСУЕТ МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕК
ВЫСОКАЯ-ВЫСОКАЯ ЛУНА – 3
— А после — у меня настроение портится.
— Почему это оно портится?
— Не знаю.
— А что значит «после»?
— Ну... Ну, когда все кончено.
Послушать со стороны, мы говорим о чем то интересном.
А говорим мы о выборах. Мой здешний приятель (Петр Иваныч) цепок, как клещ. Спрашивает до упора.
Настроение портится «после» — это через месяц? Или через год? Или «после» — это аж к следующему голосованию?.. А я не умею ему объяснить.
Я и себе объяснить не умею.
«После» — это в ту же секунду.
Поначалу я, должно быть, как все — иду и улыбаюсь, немного выпил, настроение приподнятое. Нет, я даже радуюсь, я в восторге! Я похож на больного, выпущенного домой на субботу воскресенье. Когда прохожу улицей, я чуть пританцовываю. Я влюблен в сам воздух!
Как то меня остановил и обнюхал алчный малаховский мент. Уловил таки мой скромный сегодняшний дых, но только погрозил пальцем. (Я тоже уловил его дых.)
Что ни говори, а чудо голосования — это великая игра Свободы . Или даже так — свобода великой Игры . Все еще с заметной торжественностью я вошел в интимную кабинку и задернул за собой шторку. Затем — к кубу ящику. И... опустил бюллетень.
Его уже не вернуть (и не подделать)! Но едва мой скромный, сложенный вдвое лист зашуршал, утонул, как во мне легонько оборвалось.
Едва едва проголосовал (а проголосовал я правильно, как всем нам лучше!), во мне что то пропало — и нет его. Что то исчезло. Как будто обманул ребенка. Пообещал ребенку и не сделал. (Или просто так обманул.) Мальчишка даже и знать не знает.
Идет себе, трещит палкой по штакетнику. Или мяч пинает.
Да и солгал то я мальчишке без мук. И даже из каких то вполне правильных педагогических соображений солгал. Мальчишка и побежал себе дальше, веселый, обманутый, мяч пинает... бежит, бежит!
Этот мальчишка — мое «я». Мое старое, тертое «я».
— Да уж заходите, если у калитки стали! — Это нам с улыбкой Маша Сырцова. Смешок ее не обидный. Но если бы обидный, мы с Петром Иванычем все равно бы зашли — покладистые!
Сам Толя Сырцов в саду — сидит мрачноват. Маша (несколько демонстративно) от него в стороне. Но нам то в саду важнее всего их стол — большой, длинный стол с выпивкой, и стульев вокруг стола полно.
Сядь так или этак — прекрасно, когда в саду много стульев!
Пока угощают, мы свою не вынимаем. Она у Иваныча в кармане. (Смотрим, как дело пойдет.) Маша пока что пошла нарубить нам огурчиков, лучка, помидоров. С веранды, стуча ножом, она нарочито весело кричит нам о том о сем. (Тоже отчасти демонстрация.) Толя и Маша в затяжной, день за днем, разборке.
А я, знак старения, люблю красивые пары. И некрасивые, впрочем, тоже люблю: во всякой паре есть музыка. Толя сидит на стуле, а Маша, подойдя сзади, вдруг руки, локотками вперед, ему на плечи. Стоит сзади, чуть навалившись ему на спину. И голову — к голове Толи, нашептывая на ухо.
Такая вот поза. Проходя мимо, я много раз через штакетник видел их и прикидывал — почему нет такой скульптуры? (Когда женщина сзади.) Тоже ведь НЕЖНОСТЬ. Или ЛЮБОВЬ.
Как угодно можно бы назвать!.. Или ДОВЕРИЕ. (Вот уж дефицит.) Наверное, потому нет, думал я, что в бронзе или там в камне возникнет непременно громоздкое. Возникнет пугающе карикатурное.
Вроде как она, женщина, измученно толкает вперед его, сидящего в инвалидной коляске. Вперед и вперед. Уже на нервном пределе.
Или же (как знать!) от избытка любви душит его, вдруг подкравшись сзади. Камень как камень, но живьем — это красиво. У них кра
